Напутствие: 9 уроков для замечательной жизни - Бенджамин Ференц
Я был одним из тех, кто помогал ведущим еврейским организациям мира вести переговоры между Государством Израиль, которого на момент совершения тех преступлений еще не существовало, новым германским правительством, которое тех преступлений не совершало, и участниками Конференции.
Это считалось невозможным. История не знала примеров подобного. Но Западная Германия выплатила Израилю, «Конференции по требованиям» и другим жертвам нацизма, среди которых были не только евреи, миллиарды. Было непросто, но вспомните об этом, когда в следующий раз захотите сделать что-то важное, а окружающие будут говорить вам, что это невозможно. Мое главное достижение на юридическом поприще – то, что я сделал для компенсации жертвам нацистского преследования. Все сперва кажется невозможным.
Тогда я увидел, как многое из того, что ранее считалось несбыточным, претворилось в жизнь, а потому был полон решимости бросить силы на что-то другое. Видеть – значит верить. Я надеюсь, что история моей жизни послужит кому-то источником вдохновения, но ее может оказаться недостаточно для того, чтобы поддерживать в человеке огонь веры, и возможно, тот, кто выглядит или говорит, как вы, и приехал из тех же мест, будет значить для вас куда больше. Ищите таких людей, слушайте их истории, и пусть в минуты сомнений и трудностей они послужат вам опорой. Борьба за свои надежды и мечты, какими бы они ни были, может казаться вам сродни топтанию на месте. Так сплетите сеть из историй, которые бы подтверждали, что люди уже проходили через подобное прежде, и вы почувствуете, будто стоите на крепостных стенах замка.
А когда вы станете тем, кто и сам совершает невозможное, поделитесь своей историей, чтобы те, кто говорят и выглядят, как вы, смогли поверить в себя.
Майкл Мусманно, председательствующий судья Нюрнбергского трибунала, твердо верил в то, что «там, где существует закон, суд ответит на любые вызовы». Он рассматривал Международный уголовный суд как то, что способно уменьшить количество преступлений против человечности и будет бороться с которые порой вспыхивают между идеологиями. Он выражал надежду, что, вооружившись волей и разумом, человечество создаст трибунал, который «сохранит род человеческий». Эту надежду я пронес через всю свою жизнь. Приняв решение покинуть программу реституции, я встретился с израильским советником при ООН и моим уважаемым другом доктором Джейкобом Робинсоном и сказал ему, что хочу начать работу по созданию постоянного международного уголовного суда. На что он ответил:
– Бен, нам очень жаль, что ты уходишь. Работа, за которую ты взялся, невыполнима, но это достойная цель.
Сегодня события Второй мировой могут казаться кому-то сценами из фильмов, но все это случилось на самом деле, и прямо сейчас мы сражаемся за то, чтобы подобное больше не повторилось. Я посвятил этому вопросу двенадцать книг, но если говорить кратко, то людям просто нужно научиться иначе решать свои разногласия.
Мне казалось, что это будет правильно. Я настоятельно рекомендую руководствоваться этим принципом, когда в следующий раз перед вами возникнет вопрос, стоит ли добиваться чего-то или нет. В мире не существует ничего простого или сложного, есть только правильное и неправильное, а из этих двух всегда выбирайте первое.
В начале семидесятых я оставил частную практику и посвятил себя международному правосудию. Я писал книги, присутствовал на всех встречах в ООН, лоббировал интересы человечества, писал статьи и читал лекции. И я сказал: «Послушайте, после Второй мировой войны заседал Нюрнбергский трибунал. Вы собираетесь забыть об этом и больше никогда не созывать трибуналы? Хотите избавиться от них, как от мусора?»
В 1998-ом году в Риме наконец-то был учреждён Международный уголовный суд. На заседании Генеральной Ассамблеи ООН, где присутствовали все 166 государств-членов, я произнес вступительную речь. Ворчание мое было долгим. Я сказал, что время пришло. И теперь я должен говорить за тех, кто не может говорить за себя: я должен говорить за жертв.
Осенью 2000-го, в конце правления администрации Клинтона, истекал срок подписания Римского статуса. Мне позвонил Роберт Макнамара, министр обороны США с 1961 по 1968 год, когда война во Вьетнаме шла полным ходом. Он попросил меня написать статью для «Нью-Йорк Таймс» и потребовать у властей США подписать соглашение с МУС, и добавил, что присоединится к этому заявлению. Макнамара был одним из архитекторов Вьетнамской войны. Я ответил:
– Господин Макнамара, Вы же понимаете, что рискуете стать первым ответчиком в этом суде?
Он сказал, что понимает и никогда бы не пошел на противозаконные действия.
Я и отправил письмо в редакцию газеты.
Вероятно, мы представляли собой грозную силу, потому что Клинтон почти тут же подписал соглашение. Это был один из его последних государственных актов.
Но, к сожалению, его приемник Джордж Буш-младший заявил, что мы, как подписавшее соглашение государство, больше не можем выполнять свои обязанности, а это уже политический процесс. В июле 2002-го после ратификации Римского статуса шестьюдесятью странами, МУС начал свою деятельность. США среди них не было.
Хотя я никогда не состоял на госслужбе (чему очень рад, ведь если никто не платит мне зарплату, то никто не может и уволить), я, как представитель некоммерческой организации, получил пропуск в ООН. Я посетил по меньшей мере сто различных встреч и выслушал выступления тысячи дипломатов, которые заявляли, будто не могут дать точного определения агрессии, – полная чушь. Придираясь к каждому предложенному определению, они искали повод проголосовать против. Особую трудность доставляла нам политика США, направленная против постоянного международного суда. Любая страна, которая рискнет обратиться в такой суд, мгновенно лишится поддержки Соединенных Штатов. Власть имущие всегда будут бояться тех, кто пытается их власть ограничить.
Но пока Америка выступала как самый главный оппонент этого суда, самым главным его сторонником был один из наиболее известных и уважаемых юристов США – судья Роберт Джексон[18], представлявший страну на Международном военном трибунале. Но мы и сегодня не пришли к единому мнению. Перемены, будь то маленькие или большие, всегда поначалу воспринимаются в штыки. Люди не любят перемен, потому что
